16 января 999 года

Техника проецирования сознания была прекрасным способом связи, без всяких оговорок. Итачи появился на своём пальце статуи с уже активированным шаринганом — привычка, которую он не собирался менять, даже несмотря на то, что его зрение теперь восстановилось. Он всегда предпочитал видеть окружающих во всех деталях, а в этой пещере, где свет был приглушённым, это казалось особенно важным.
Пейн и Конан находились здесь во плоти, что означало, что убежище, где проходило собрание, располагалось в Стране Дождя. Остальные же присутствовали в виде проекций, среди них были Сасори, Дейдара, Какузу, Хидан и Зецу — все, кроме Кисаме, который задерживался чаще, чем того требовали приличия. Это, разумеется, вызвало недовольство у Сасори, чей размеренный, почти механический голос первым нарушил тишину.
— Итачи, ты почти опоздал. Ещё и без напарника. Почему Кисаме заставляет нас ждать?
Учиха спокойно перевёл взгляд на кукловода, его красные глаза, мерцающие узором томоэ, скользнули по нему на мгновение прежде, чем он сдержанно ответил:
— Мы разделились. Лидер поручил мне другую миссию.
Он не посчитал нужным добавить что-либо ещё, а затем перевёл взгляд на Пейна, ожидая, что тот возьмёт на себя дальнейшее руководство разговором. Разумеется, он не собирался самостоятельно раскрывать перед всеми детали произошедшего — то, когда сообщить группе о новичке, решал Лидер.
Первым, кто прервал недолгую паузу, оказался Зецу. Его белая половина заговорщически хихикнула, словно он говорил только для себя, но при этом намеренно достаточно громко, чтобы его услышали все:
— Ой-ой, значит, у Итачи была особая миссия! Как интересно!
Вторым голосом, но с совершенно иной интонацией, оказался Хидан, который уже закатил глаза с раздражённым цоканьем:
— Чёртов Кисаме! Надеюсь, его там не сожрала какая-нибудь гигантская рыба!
Итачи, не обратив ни малейшего внимания на оба комментария, как и на всё, что исходило от этих двоих, стоял неподвижно, не выказывая никакой реакции. Он был слишком хорошо знаком с поведением членов организации, чтобы тратить силы на ненужные споры, но слова Зецу он всё же отметил про себя. Тот, кто существовал в постоянной тени Мадары, не говорил ничего без причины, и было очевидно, что информация о его миссии уже попала в руки того, кого Итачи считал главной угрозой для своих планов. Теперь ему предстояло действовать ещё осторожнее.
— Полагаю, Кисаме присоединится к нам в процессе. — Голос Пейна оставался ровным, но в его взгляде читалась лёгкая тень раздражения. — Всем вам было дано двое суток для подготовки. Однако причина нашего собрания достаточно весома, чтобы не тратить время на ожидание.
Он сделал короткую паузу, позволяя каждому осознать его слова, прежде чем продолжить:
— После предательства Орочимару его место в организации остаётся вакантным. Сегодня это может измениться. Если потенциальный новичок справился со своей задачей.
При этих словах Итачи заметил, как взгляд Пейна стал чуть более внимательным, ожидая доклада. Он уже собирался заговорить, когда его неожиданно прервал голос Дейдары, в котором сквозило явное раздражение.
— Значит, теперь Итачи занимается вербовкой, да, хм? Как удобно! — Художник закатил глаза, пренебрежительно усмехнувшись.
Какузу, всегда занятый более практическими вопросами, вплёлся в разговор, не обратив внимания на сарказм блондина.
— Но Сасори с Дейдарой так и не смогли убить Орочимару. К тому же у нас уже был кандидат на замену.
Он не произнёс имя, но всем стало ясно, что речь шла о Тоби.
Прежде чем напряжение между членами организации успело вылиться в полноценный спор, в зале раздалось сухое потрескивание — в проекции возникло новое изображение, и вместе с ним появился виновник обсуждений.
Кисаме, чья фигура теперь проецировалась в пещеру, огляделся, затем хищно усмехнулся, почесав затылок.
— Ой, кажется, я опять опоздал. Простите меня.
Он не выглядел особенно раскаявшимся, но в голосе его не было той излишней насмешки, с которой он обычно относился к собраниям. Восьмеро пар глаз теперь смотрели на него, и в каждом взгляде читались разные эмоции — от пренебрежения до скрытой угрозы.
— Пришлось повозиться с отрядом ойнинов... — добавил он чуть тише, на этот раз без улыбки, подтверждая, что это было не простым оправданием, а реальной причиной задержки.
Пейн некоторое время молчал, словно оценивая ситуацию, а затем бесстрастно заговорил:
— Ты избавился от следов?
Кисаме ухмыльнулся, качнув головой.
— Ну, от них остались только красные пятна в реке. Вряд ли они будут кому-то мешать.
— Убедись, что их никто не найдёт. — Голос Пейна не изменился, но в нём сквозила едва уловимая угроза.
Словно подводя черту под обсуждением этого вопроса, Лидер перевёл взгляд на Итачи.
— Теперь доложи.
Итачи, всё это время остававшийся молчаливым наблюдателем, наконец заговорил.
— Мы нашли след Четырёххвостого. Он скрывается в стране Земли, в районе Кадзан Рёэн.
Тишина в пещере затянулась, прежде чем её нарушил низкий голос Какузу.
— Вулканический регион? Хм… Не самое удачное место для ловли биджу. Активные разломы, магматические потоки… Для нас это скорее ловушка, чем преимущество.
Дейдара усмехнулся, сложив руки на груди.
— Да что вы так напряглись, хм? Просто большой дед с лавой, прячущийся среди огня. Насколько это может быть сложно?
— Ты удивишься. — тихо добавил Сасори, подавая голос.
Пейн же лишь кивнул, принимая доклад.
— Итачи и Кисаме помогите новенькой если понадобиться. Захватите его, как можно быстрее.
Кисаме довольно хмыкнул, его острые зубы сверкнули в приглушённом свете.
— О, это будет весело.
— А теперь — другой вопрос. Сасори, Дейдара. Вам двоим предстоит добыть Однохвостого.
Тишина, повисшая после слов Пейна, была куда красноречивее любых реплик. Напряжение в воздухе ощутимо возросло, как только прозвучало имя следующей цели.
Дейдара едва заметно прищурился, но на его лице не было ничего, кроме лёгкого оттенка самодовольного интереса. В отличие от многих других джинчурики, Казекаге был не просто носителем, но и правителем целой деревни, и даже несмотря на его молодость, его силы уже давно стали известны за пределами Суны.
— О, Казекаге, хм? — Дейдара хмыкнул, его пальцы неторопливо коснулись обрывка глины у пояса. — Значит, нам придётся пробраться в одну из самых защищённых деревень и вытащить их любимого лидера прямо из-под носа у всей Суны? Интересно. Я даже не знаю, стоит ли это считать заданием… или настоящим вызовом.
Сасори не проявил ни малейших эмоций, но его взгляд, холодный и нечитаемый, скользнул по собравшимся.
— Если тебя это беспокоит, можешь остаться здесь, — отозвался он бесстрастно. — Я справлюсь сам.
Дейдара резко повернул голову, его глаза сузились.
— Не зли меня, старик, — процедил он, но раздражение было скорее игривым. — Я просто думаю, что это будет чертовски весело. Хотелось бы посмотреть, как этот Казекаге будет извиваться, когда поймёт, что ему некуда бежать.
Какузу, который до этого момента просто наблюдал, скрестил руки на груди.
— Вы оба, надеюсь, понимаете, что если провалите задание, Суна объявит нам войну. Это не просто охота за биджу. Это стратегическая атака.
— Ха, как будто нас это волнует, — хмыкнул Хидан, с ленивой ухмылкой разглядывая ногти. — Я бы сам с радостью устроил резню в какой-нибудь деревне. Жаль, мне не достаётся таких весёлых заданий.
— Тебе просто не доверяют, потому что ты слишком шумный, — небрежно отозвался Какузу.
Хидан резко повернул голову и смерил его недовольным взглядом.
— Ты это серьёзно сейчас?
Какузу не ответил, его взгляд снова вернулся к Пейну, который всё это время оставался абсолютно неподвижным, словно высеченная из камня статуя.
— Вы оба должны завершить задание быстро. И надеюсь это не будет провалом как с Орочимару. — Голос Пейна был спокоен, но в нём ощущалась та тяжесть, которая не оставляла места для возражений.
Дейдара лишь надулся на это замечание.
— Да-да, понял я, хм.
Сасори, наконец, слегка кивнул.
— Мы начнём немедленно.
Пейн, убедившись, что возражений больше не последует, перевёл взгляд на остальных.
— Все получили свои задания. Собрание окончено.
Тела проекций один за другим растворялись в полумраке, мерцая последними отблесками чакры. Каменные стены вновь погрузились в тишину, нарушаемую лишь гулким эхом капель воды, стекавших по сводам пещеры.
Итачи не торопился уходить первым, наблюдая, как исчезают силуэты остальных, изучая их реакцию. Кто-то воспринимал миссию как очередное задание, кто-то видел в этом вызов, а кто-то просто выполнял приказ, не углубляясь в суть происходящего. Но главное сейчас было не в этом. Он сделал первый ход. Разлад не происходит за мгновение, не случается внезапно, но он начинается с незаметных трещин в стене доверия. Пейн был не из тех, кто легко поддаётся сомнениям, но он не глупец. Он не станет игнорировать факт того, что человек, скрывающий своё прошлое, претендует на контроль над организацией, даже не будучи её лидером. Конан… Она всегда была рядом с Пейном, всегда видела больше, чем казалось. Возможно, если сомнения закрадутся в её разум, это лишь ускорит неизбежное. Итачи знал, что не может спешить. Одного слова недостаточно, но одного сомнения — вполне. Теперь Пейн сам начнёт наблюдать за Тоби внимательнее. А Тоби… Он наверняка уже знал, что эта игра началась. Шаг за шагом. Мир вокруг начал распадаться, когда техника проецирования растворила его образ.

Сознание возвращалось медленно, но уверенно, будто растекаясь по телу волнами после долгого погружения. Ощущение чего-то тёплого, знакомого, чужого — но не враждебного. Потребовалось лишь несколько секунд, чтобы понять: она рядом. Близко.
Слишком близко.
Он не шевелился, позволяя глазам привыкнуть к мягкому свету пещеры, но каждую секунду чувствовал её взгляд. Внимательный, изучающий, слишком сосредоточенный. Она была рядом настолько, что он почти ощущал тепло её тела, еле уловимое движение воздуха, её дыхание — не резкое, но замершее в ожидании.
Где-то между пальцами ощущалась лёгкая пульсация чакры, исходящая от кольца. Она изучала его. Анализировала. Искала ответы на вопросы, которые, возможно, даже не осознавала до конца.
Любопытство? Осторожность? Или что-то другое?
— …Я заставил тебя ждать.
Голос вышел чуть ниже, чем обычно, но спокойным, без тени раздражения. Он не отвёл взгляда, наблюдая за её реакцией. Неожиданность, заминка — но ни шагу назад. Это его развлекло.
Медленно сел, не спеша разрывать пространство между ними, двигаясь так, чтобы прочувствовать каждое мгновение. Её тёплое присутствие, мягкое свечение техники, приглушённый аромат готовой еды. Всё сливалось в одно — спокойное, но напряжённое мгновение, в котором вдруг возникла совершенно иная мысль.
Итачи не смотрел на неё долго. Ему хватило секунды, чтобы понять, насколько ей интересно то, что только что произошло. Насколько она была увлечена этим процессом. Как долго она его разглядывала?
Тонкая усмешка проскользнула в уголках губ, прежде чем он двинулся быстрее, чем она успела бы среагировать.
Одна рука легко скользнула по её талии, мягко, но уверенно, без предупреждения, прежде чем она оказалась ещё ближе. Совсем рядом, в тепле его дыхания, в непривычной близости, которая не была ни угрозой, ни игрой. Просто другим вопросом, который следовало проверить.
— Это что, признание? — голос прозвучал тише, медленнее, словно растягивая каждое слово, проверяя её реакцию. — Ты заботишься обо мне?
Пауза.
Он держал её легко, не сжимая, не ограничивая, но создавая ощущение неизбежности, словно не собирался отпускать, пока не получит ответа. В глазах не было ни привычной невозмутимости, ни явного насмешливого подтекста. Только чётко выдержанная интрига, игра на грани между шуткой и чем-то… большим.
Прежде чем дать ей шанс что-то сказать, он позволил губам дрогнуть в намёке на улыбку.
— Буду помнить об этом.
Легко разорвал дистанцию, будто ничего не случилось. Будто не удерживал её секунду назад, не наблюдал за каждым изменением в её выражении, не оставил лёгкое напряжение в воздухе, которому не хватило одного шага до чего-то нового.
Потянулся за едой, безмятежно, словно только что не перевернул ситуацию с ног на голову.
Тёплый пар поднимался от еды, наполняя воздух мягким, пряным ароматом тунца, овощей и слегка подрумяненного риса. Итачи ел спокойно, не торопясь, словно не только наслаждался вкусом, но и давал себе время окончательно вернуться к реальности. Хотя, если быть честным, реальность в этот момент казалась намного более интересной, чем любой разговор в Акацуки.
Он сделал несколько неторопливых движений, выдерживая молчание. Не потому, что не знал, что сказать. Наоборот.
Молчание могло сказать больше, чем любые слова, если его правильно использовать. Он чувствовал её взгляд. Она, конечно, могла смотреть куда угодно, делать вид, что полностью сосредоточена на своём ужине, но этого не было. Она смотрела на него. И он знал, почему.
Тонкая улыбка появилась на его губах — почти невидимая, но достаточная, чтобы те, кто его хорошо знал, могли её заметить.
— Ужин хороший, — негромко произнёс он, словно ни о чём. — Даже слишком хороший.
Слегка наклонил голову, продолжая есть, но уже совершенно отчётливо ведя игру, которая ему нравилась.
— Но я всё же думаю, что ты вложила в него немного больше старания, чем следовало бы.
Произнесённое легко, но намеренно. Прямо перед тем, как он сделал ещё один неторопливый глоток, будто давая ей шанс обдумать смысл сказанного. Что он имел в виду? Обычное замечание? Или намёк?
Оставил её в этом вопросе ровно столько, чтобы атмосфера стала чуть гуще, перед тем как медленно опустить палочки.
— Если ты так продолжишь, мне будет трудно не привыкнуть.
Протянул фразу так, словно размышлял вслух, но взгляд… Взгляд был направлен прямо на неё. Чёткий. Выдержанный. Спокойный. Итачи не улыбался открыто, но во взгляде было нечто игривое, намёк на вызов, который она могла принять — или проигнорировать, если осмелится.

Тишина в пещере стала почти осязаемой. Не враждебной, не напряжённой, но наполненной чем-то другим. Лёгким, но ощутимым электричеством, застывшим в воздухе между ними. Итачи, всё ещё держа в руках палочки, остановился на полпути, когда почувствовал её прикосновение. Пальцы легко скользнули по его плечам, мягко, но сдержанно, словно проверяя границы дозволенного. Близко. Она приблизилась слишком близко, но он не шелохнулся, позволяя этой секунде растянуться, окутывая их лёгким предчувствием чего-то неизведанного.
Она всё-таки решила принять вызов?
Тёплое дыхание едва коснулось его уха. Слова, сказанные почти шёпотом, прозвучали тише капель воды, падающих со сводов пещеры. Глаза Итачи чуть сузились. Она ушла так же быстро, как пришла, отдаляясь к сумке, но каждый её шаг теперь был едва уловимым вопросом. Проверкой. Он знал этот стиль, знал подобные игры. Но тот факт, что она перешла на его территорию, сделал всё вдвойне интереснее.
Он медленно опустил палочки на край миски, позволяя моменту остаться нетронутым ровно столько, сколько было нужно. Не стал сразу смотреть ей в спину, не стал сразу реагировать. Пусть подумает, что он не воспринял это всерьёз. Пусть почувствует иллюзию победы. А затем он двинулся. Беззвучно, плавно, привычно для того, кто привык стирать границы между тенью и движением. Пока она рылась в сумке, пока думала, что управляет ситуацией, пока чувствовала его спину позади, а не его самого…
Он оказался рядом. Не быстро, но неизбежно. Когда её пальцы только коснулись ткани, его рука легко легла на её запястье, остановив движение. Не крепко, но чётко, намеренно. Разорвав её план ровно на том моменте, когда она его почти завершила.
— Неплохо, — голос прозвучал ровно у её уха, тёплый, невозмутимый, но с той самой заметной ноткой игривого вызова, который мог читать только тот, кто знает, как смотреть.
Лёгким движением он повернул её к себе, не требовательно, не жёстко — просто смещая фокус. Близко. Слишком близко. Глаза в глаза.
— Но ты ошиблась в одном.
Пауза. Долгая, точно выверенная, чтобы заставить её думать.
— Играть стоит только тогда, когда ты готова к последствиям.
Наклонился чуть ниже, почти касаясь дыханием кожи у виска, позволяя теплу их обмена разрастаться в воздухе. Давая ей почувствовать, что именно он сейчас делает. Заставляя её подождать. А затем отступил.
Так же спокойно, так же непринуждённо, словно ничего не произошло.
Вернулся к еде. Взял палочки. Сделал неторопливый глоток, словно не нарушал её баланс всего мгновение назад.
И только потом, не глядя, с нарочитой ленцой, бросил последнюю реплику:
— А ужин действительно хороший. Продолжай в том же духе.
Тон — идеально нейтральный. Но пауза перед последними словами достаточно длинная, чтобы их можно было трактовать по-разному.
Итачи редко позволял себе игры. Провокации. Но почему-то с ней это было… легко. Не то чтобы он специально пытался вывести её из равновесия — скорее, ему было интересно наблюдать. Смотреть, как она реагирует, как сначала она пытается сохранять невозмутимость, как в глазах мелькает смущение, замешательство, протест… но не отстранённость.
Она не отступает.
И, пожалуй, именно это забавляло его больше всего. Ламиноко не просто позволяла ему задавать темп — она принимала вызов. Пусть пока осторожно, пусть ещё не до конца понимая, куда ведёт этот танец, но она всё же сделала шаг вперёд. Смешно. Интересно. Привлекательно. Он не мог не заметить, как она замирает, когда он оказывается ближе. Как задерживает дыхание, будто не до конца понимает, что чувствует. Как её пальцы едва ощутимо напрягаются, как взгляд становится глубже, чем просто непонимание.
Она правда не понимает?
Итачи скрыл лёгкую усмешку за чашей, делая глоток, скрывая неожиданно тёплое чувство, что разливалось где-то внутри. Оно было нежданным, но не неприятным. Он не врал, когда говорил, что ей не стоит играть, если она не готова к последствиям. Но теперь вопрос был в другом:
А сам-то он готов?
Мысль забавила. Прежде Ламиноко была его напарником, человеком, чья судьба пересеклась с его из-за обстоятельств. Сначала он просто принял её, затем захотел, чтобы она стала сильнее, затем… Что-то изменилось. Итачи знал, что это началось постепенно. Мгновения. Детали. Взгляды.
А теперь?
Теперь он не просто позволял себе дразнить её, теперь он хотел видеть её реакцию. Хотел, чтобы она не пряталась за холодным выражением лица. Хотел, чтобы эта её детская, невинная растерянность проявлялась снова и снова. Хотел… чтобы она привыкла к нему так же, как он начал привыкать к ней. Эта мысль была опасной. Но сейчас он не видел в этом проблемы. В конце концов, он не обещал не позволять себе чувствовать.

Ошибка стала очевидной слишком поздно. Стоило внимательнее взглянуть, как в её взгляде читалась не раздражённая обида, не привычное недовольство, которое можно было бы рассеять одной фразой, а нечто глубже. Это не было вызвано его словами о готовке. Это было не про ужин. Всё дело было в другом — в моменте, который он создал… и который сам же разрушил.
Итачи был слишком близко, давал ей почувствовать себя не просто напарником, не просто участницей игры, а чем-то важным. А затем сделал шаг назад, словно это не значило ничего. Будто это действительно была всего лишь игра. Но это не было игрой.
Он видел, как она ушла в себя, как не стала спорить, как просто села на расстоянии, закрыв глаза, словно пытаясь подавить эмоции. Как держалась холодно, но не потому, что хотела оттолкнуть, а потому что не знала, как реагировать на это иначе.
А он не хотел, чтобы она реагировала так. Слишком быстро пересёк расстояние между ними, но не резко, не навязываясь — просто чтобы дать ей почувствовать, что он рядом. Итачи не стал медлить, не стал искать слов, которые могли бы исправить ситуацию. Слова не имели сейчас значения. Просто наклонился ближе и обнял её, заключая в тепло, которое не было игрой.
Без давления, без привычного намёка на поддразнивание, без всего, что могло бы заставить её усомниться в искренности момента. Просто крепко, уверенно, так, как обнимают, когда хотят, чтобы человек понял — его не оставят с этим чувством в одиночестве.
— Прости.
Голос был мягким, низким, но без двусмысленности. Не тем, каким он говорил с Пейном, с Кисаме, с кем-либо из Акацуки. Это был его настоящий голос.
— Я не хотел, чтобы ты чувствовала себя так.
Позволил себе задержаться на мгновение дольше, чем следовало бы. Слишком короткая пауза, но достаточная, чтобы дать ей ощутить этот момент. Почувствовать, что это не просто очередное прикосновение, а попытка исправить сделанное. Итачи не играл. Он действительно сожалел. Отстранился медленно, но не отпустил полностью, оставляя пространство для ответа, если она захочет его дать. Задержал взгляд на её лице, изучая. В глазах ещё оставалось разочарование.
— В следующий раз я готовлю.
Простая, короткая фраза, но в ней было больше, чем просто обещание приготовить еду. Это был знак. Он услышал её. Понял. Признал ошибку. Чуть медленнее, с тем самым лёгким теплом, которого не было раньше, добавил:
— А если не справлюсь… тебе придётся научить меня.
Тон лёгкий, почти шутливый, но за словами скрывался смысл, который она могла уловить, если прислушается. Он больше не оттолкнёт её так. И больше не позволит чувствовать пустоту в том месте, где только что было тепло.
Итачи больше не хотел делать ей больно. Обычно чужие эмоции его не задевали. Он привык, что люди испытывают злость, раздражение, разочарование, привык видеть, как они замыкаются в себе или пытаются скрыть чувства за масками. Это было частью его жизни, неизбежным следствием его выбора. Он не мог позволить себе быть вовлечённым в чужие переживания.
Но с ней всё было иначе. Он чувствовал каждую мелочь, каждое изменение в её взгляде, каждую тень эмоции, которую она пыталась спрятать. Это касалось его больше, чем следовало бы. Когда он увидел её обиду, пусть даже сдержанную, пусть даже прикрытую внешней холодностью, он понял, что не может просто оставить всё как есть.
Потому что она была важна. Не как инструмент, не как союзник, даже не как человек, с которым удобно путешествовать. Что-то глубже. Тонкая привязанность, которой он не хотел давать определение, но которая уже существовала. И ему нравилось видеть её настоящую — ту, что не только молчаливая и сосредоточенная, но и живую, эмоциональную, чувствующую. Нравилось, как её глаза менялись, когда он поддразнивал её. Нравилось, как она сначала терялась, но затем находила в себе силы отвечать ему на вызов. А сейчас ей было больно. Из-за него. И это ему не нравилось. Он больше не допустит этого.

Ламиноко не отстранилась. Она могла бы это сделать. Ещё секунду назад, когда его руки легко сомкнулись вокруг её хрупкого тела, напряжение в её мышцах было ощутимым, почти осязаемым, словно пружина, готовая распрямиться в любую секунду. Это не было страхом, не было отторжением — скорее защитной реакцией, автоматической, выработанной за годы одиночества. Как дикий зверёк, что привык жить в лесу в постоянной настороженности, ожидая удара, и теперь вдруг оказался перед выбором: убежать или остаться. Но она осталась.
Сперва тело всё ещё хранило напряжение, словно последние сомнения боролись за право существовать. Она, кажется, сама до конца не понимала, что с ней происходит, что делать с этим внезапным касанием, с этим теплом, к которому не привыкла. А затем, очень медленно, почти незаметно, с лёгким выдохом, который растворился в тишине пещеры, она сдалась.
Не в смысле поражения. Это было нечто другое. Она просто решила, что больше не хочет бороться.
Дыхание выровнялось. Напряжённые мышцы расслабились, и теперь её вес ощущался иначе — уже не как чужое присутствие, а как естественная часть его мира. Голова мягко опустилась на грудь, и в этом движении не было ничего нарочитого, ничего механического — только искреннее желание остаться рядом, позволить себе принять то, от чего она, возможно, так долго бежала.
Итачи медленно вдохнул. В этом моменте было что-то почти пугающе правильное. Тишина в пещере наполнилась чем-то новым. Раньше она казалась обычной, привычной, нейтральной — капли воды, что стекали по камню, приглушённое потрескивание её техники, ровный, бесстрастный полумрак. Но теперь в этой тишине появилось содержание, она перестала быть пустой.
Её дыхание, тёплое, ровное, почти синхронное с его собственным, внезапно стало единственным звуком, который он отмечал. Это был странный контраст — мир оставался прежним, но что-то в нём изменилось. Это было тепло. Это было по-настоящему. Это было… приятно.
Сколько раз он держал людей в своих объятиях? Сколько раз касался кого-то, зная, что это — лишь средство, лишь необходимая часть того, чем он занимался? В его жизни прикосновения всегда значили что-то иное. Они несли в себе боль, бой, долг, манипуляцию. Они никогда не несли покоя. Но это — другое.
Не было нужды что-то говорить. Не было необходимости объяснять или оправдываться. Она не ждала от него слов, а он не чувствовал, что должен их произносить.
Просто позволил себе быть здесь. Он не знал, как это назвать. И не был уверен, хочет ли вообще давать этому название. А затем она подняла взгляд. Глаза — слишком серьёзные, слишком внимательные, слишком живые. Не изучающие, не оценивающие, разгадывающие.
Она смотрела так, будто пыталась увидеть его настоящего, проникнуть за стены, которые он выстраивал годами, будто проверяя, а есть ли там что-то, кроме холодного разума?
Он не знал, как чувствовать себя, будучи объектом чьего-то анализа. Обычно он наблюдал за людьми, он их читал, он угадывал их эмоции, манипулировал ими, направлял их мысли туда, куда считал нужным.
Но сейчас всё было наоборот. Он не отвёл взгляда. Не попытался уйти в привычную маску. Не захотел прервать этот момент.
Потому что он понимал, что уже поздно. Она уже не просто союзник. Не просто напарник, который оказался рядом по стечению обстоятельств. Она была неизбежностью. И, возможно, давно ею стала. Просто она ещё не осознала, что он сам уже сделал этот выбор. Потому что если бы он не сделал его, то он бы сейчас не был здесь.
И когда её пальцы коснулись его щеки, легко, осторожно, но без привычной ей нерешительности, он не среагировал сразу.
Просто позволил этому случиться. Позволил себе почувствовать.
Тёплые, едва ощутимые, её пальцы скользнули по его коже, и этот жест ничего не требовал, ничего не значил, кроме одного — она просто хотела прикоснуться. И он позволил ей. А затем медленно, без слов, поднял руку и накрыл её ладонь своей.
Не для того, чтобы убрать её. Не для того, чтобы ответить чем-то ещё. Просто для того, чтобы она знала — он тоже это чувствует. И, возможно, давно чувствует.
Ладонь мягко накрыла её руку, и пальцы чуть сжались, не отталкивая, не убирая, а лишь подтверждая, что он чувствует то же самое. Это не было жестом человека, который хочет оставить после себя вопрос. Не было попыткой снова перехватить контроль, не было проверкой её реакции. Это был ответ.
Мир вокруг не изменился, но стал иначе ощущаться. Тени на каменных стенах остались прежними, воздух всё ещё был пропитан влажностью, приглушённый свет её техники создавал уютную, но всё же слегка отстранённую атмосферу. Только внутри этого круга, который они сами же создали, что-то стало иным.
Она больше не чувствовала себя в одиночестве. А он больше не был тем, кто сохраняет дистанцию.
Его рука медленно скользнула вверх, легко прошлась по её запястью, затем выше, к плечу, пока наконец не нашла её талию, притягивая чуть ближе, уверенно, но без принуждения. Он обнял её уже не просто в качестве извинения, не как короткое, успокаивающее касание, а по-настоящему. Так, как обнимают не из необходимости, а потому, что не хотят отпускать.
Пальцы медленно двинулись вдоль её спины, мягко, размеренно, будто он хотел, чтобы она запомнила это тепло, этот момент, это осознание, что теперь у неё есть кто-то, кто рядом.
Он гладил её легко, с ленивой неспешностью, будто не спешил заканчивать этот момент. Позволял себе почувствовать, что рядом с ним кто-то, кто больше не боится этого контакта, кто больше не пытается уйти, потому что привык быть один.
Ламиноко больше не боролась с этим.
Итачи слегка наклонил голову, уткнувшись подбородком в её макушку, вдохнул медленно, запоминая её запах, её дыхание, её присутствие. Это было странное ощущение — он привык быть рядом с теми, кто боялся его, кто видел в нём угрозу, кто не понимал его действий. А она просто была рядом. Приняла его.

Её вопрос прозвучал негромко, почти шёпотом, но Итачи услышал его слишком отчётливо. Не только ушами, но и всем своим существом. В этом вопросе было не просто любопытство, не просто попытка понять. Она хотела знать правду. Хотела, чтобы он озвучил то, что уже витало в воздухе между ними, что было понятно без слов, но оставалось не названным.
Он смотрел ей в глаза, не позволяя себе отвести взгляд. Внутри не было сомнений, но он знал, что ей нужно подтверждение. Нужно услышать ответ, который развеет все страхи, сотрёт неопределённость. Это был момент, когда он должен был убрать последние тени нерешительности, и он знал, что теперь нет пути назад.
Медленно, с той самой осторожной уверенностью, которая не давала шанса для ошибок, он поднял руку и коснулся её щеки. Пальцы легко прошлись по коже, почти невесомо, но намеренно, подчёркивая не слова, а сам факт его выбора. Он не хотел, чтобы она искала ответ где-то в себе. Она должна была услышать его от него.
— Влечение.
Голос прозвучал низко, спокойно, без лишнего драматизма, без сомнений, без маски, которую он так привык носить. Только чистая, простая правда, которая не требовала долгих объяснений. Пальцы мягко скользнули вниз, по линии её шеи, затем ниже, к плечу, и он позволил себе чуть сильнее сжать ткань её одежды, ощущая под пальцами тепло её тела.
— Желание быть рядом.
Слова звучали ровно, размеренно, но в них была скрытая глубина. Он не играл словами, не бросал их легко, потому что каждое из них имело вес. Он осознал это не в этот момент, не сейчас, а намного раньше, но только теперь позволил себе признать это вслух.
— Помогать.
Он чувствовал, насколько важной для него стала эта женщина. Чувствовал в этом желание видеть её сильной, видеть её уверенной, видеть, как она растёт, развивается, учится — но не потому, что должна, а потому, что хочет. Чувствовал некую гордость за её упорство, за её стремление к чему-то большему.
— Защищать.
Голос стал чуть тише, но в нём зазвучала твёрдость, от которой не было смысла убегать. Итачи привык защищать, привык брать на себя этот груз, но сейчас это было другое. Он не видел в ней кого-то слабого, не видел в ней того, кому нужна защита. Но видел того, кого не хотел терять.
Его пальцы скользнули обратно вверх, легко проведя по линии её шеи, прежде чем вновь вернуться к щеке.
— Поощрять. Направлять.
Ещё пауза. Достаточно длинная, чтобы её суть не потерялась.
— …И полюбить.
Голос прозвучал мягче, но это не делало слова менее значимыми.
Это было не признание в любви в привычном смысле, не громкое заявление, не красивый жест. Это была правда, которую он понял не в этот момент, но гораздо раньше. Он чувствовал это ещё тогда, когда смотрел, как она идёт рядом, когда слушал её голос, когда видел, как она что-то говорит, как удивляется, как раздражается, как смеётся.
Это было неизбежно. Это было больше, чем просто привязанность. Итачи знал, что больше не хочет отступать.
Его пальцы вновь задержались на её коже, на этот раз с едва заметным движением, почти нежным, прежде чем он плавно, но уверенно скользнул руками ниже и обнял её, не спрашивая разрешения, не колеблясь, а так, как обнимают того, кого действительно хотят держать рядом.
Это было намеренно, осознанно, окончательно. Он больше не дал ей уйти в сомнения. Не дал ей думать, будто он играет или что это просто мимолётное чувство. Пальцы легко прошлись по её спине, в этом движении не было ничего излишне страстного, но было желание. Желание держать её в своих руках, чувствовать её близость, ощущать её дыхание, её тепло.
Он наклонился чуть ближе, не спеша, давая ей возможность почувствовать, что она важна.
— Я не хочу, чтобы ты сомневалась в этом. Ты больше не одна.
Слова звучали чётко, но сдержанно, и в этом было больше эмоций, чем в любых других признаниях. Он не просто сказал их, он сделал так, чтобы она почувствовала их на себе. Он хотел видеть её рядом. Хотел идти с ней дальше. Хотел, чтобы это больше никогда не ставилось под сомнение.
Медленно, не отпуская её, он провёл ладонью вверх, вновь коснувшись её щеки, чтобы закрепить этот момент, чтобы оставить после себя не только слова, но и ощущения, которые невозможно забыть.

Её слова, тихий, почти неуверенный шёпот, стали для него чем-то большим, чем простое признание. Она приняла это. Она больше не сомневалась. Она не отвергла эти чувства, не стала искать им оправдания, не попыталась укрыться за стеной логики и осторожности. Она просто позволила себе довериться.
В глазах мелькнула искренняя, тихая радость, та, что рождается не от осознания победы, не от удовлетворения, а от чувства, что теперь ты больше не один.
Итачи чувствовал, как она тянется ближе, как её тело больше не сопротивляется собственным желаниям, как теперь в ней нет того напряжения, которое он замечал раньше. Она была рядом не потому, что не знала, как поступить иначе, а потому что хотела быть здесь. И когда её губы мягко, осторожно коснулись его щеки, он понял, что теперь нет пути назад.
Прикосновение было робким, неуверенным, но тёплым. Не требовательным, не вызывающим, а скорее проверяющим. Её ладони остались прижаты к его груди, дыхание на секунду замерло, но этого было достаточно, чтобы внутри него что-то дрогнуло сильнее, чем прежде. Она не знала, что делает. Просто следовала инстинкту. Но в этом было что-то невообразимо правильное.
Она чуть отстранилась, но не ушла далеко, её взгляд задержался на нём, всё ещё внимательный, изучающий, но теперь в нём было больше эмоций.
Итачи не сразу осознал, что улыбается. Не привычной, едва заметной тенью ухмылки, не той холодной улыбкой, что он использовал в разговоре с врагами или когда наблюдал за чужими реакциями. А по-настоящему. Тепло, мягко, почти лениво, но без тени маски. Он поднял руку и медленно провёл пальцами по её щеке, затем скользнул вниз, легко очерчивая контуры её лица, замирая большим пальцем у уголка губ. Момент, в котором можно было сказать многое, но в котором слова уже не были нужны. Сейчас они уже знали всё.
— Если ты так думаешь… — голос звучал низко, чуть тише, чем обычно, в нём читалась лёгкая насмешка, но она не была дразнящей. Скорее просто поддразнивающей, играющей с ощущениями, но без вызова.
Он хотел, чтобы она поняла, что может чувствовать всё, что захочет, и что не обязанность называть это каким-то именем. Просто чувствовать.
— …значит, мы разберёмся в этом вместе.
Пальцы, всё ещё задержавшиеся на её лице, легко прошлись по её виску, затем зарылись в тёмные пряди, мягко, почти завораживающе неторопливо. Он чувствовал её дыхание. Она чувствовала его. И всё же, он знал — сейчас не время идти дальше. Этот момент уже был слишком значимым, уже изменил слишком многое, и было бы неправильно торопить его дальше. В конце концов, у них было время.
— Но сейчас ты должна поспать.
Слова прозвучали спокойно, без нажима, но с той самой уверенностью, что не оставляла ей права на возражения. Он слегка наклонился, позволив губам на секунду коснуться её лба, прежде чем так же медленно, но уже более осознанно отстранился.
Не резко. Просто давая понять, что он всё ещё здесь.
Он аккуратно развернул спальник, убедился, что он лежит достаточно далеко от входа, где было теплее, но не слишком далеко от него. Когда он вновь посмотрел на неё, в его взгляде не было ничего, кроме тихого, почти невесомого тепла.
— Ложись.
Его голос прозвучал чуть мягче, чем он привык. Но это было нормально. Теперь это стало естественным.

Итачи не сразу отреагировал на её слова. Не потому, что не слышал, не потому, что не воспринял всерьёз. Он просто дал себе секунду, чтобы почувствовать этот момент до конца. Она была рядом. Она сама пришла к нему. Она касалась его так, словно теперь это было для неё естественным. Не резкость, не осторожность, не привычная закрытость. Только тёплая, спокойная уверенность в том, что он здесь, и что она хочет быть рядом.
Итачи не изменил положения, когда её руки легко обвили его плечи, но чувствовал каждую деталь этого прикосновения. Оно не было робким, не было неуверенным, не было наигранным. Только искренность.
— Спасибо, я отдохнула.
Её голос был тихий, мягкий, но в нём не было сомнений. Она хотела, чтобы он тоже позволил себе отдых. Он чувствовал, как она не просто говорит это из вежливости, не из-за того, что хочет что-то доказать. Она действительно заботилась о нём. И это было новым ощущением.  Лёгкое движение, её дыхание рядом, но теперь она уже отстранилась, но не далеко. Просто чтобы быть рядом, не навязываясь, но всё ещё оставаясь здесь.
— Теперь моя очередь быть на страже.
Он уловил интонацию, понял её намерение сразу же. Не просьба. Не желание показать, что она тоже сильная, тоже может справиться. Настоящая забота. Он повернул голову, позволив взгляду остановиться на ней дольше, чем следовало. В её глазах не было вызова, не было упрямства. Только твёрдое намерение.
Итачи знал, что если скажет «нет» прямо сейчас, если попытается оставить контроль за собой, она будет недовольна. Потому что в её понимании забота должна быть обоюдной. Она не хотела быть только той, о ком заботятся. Она хотела заботиться о нём. Этот вывод был неожиданным, но, в то же время, абсолютно естественным. Медленно, но без лишних слов, он вздохнул, позволив себе расслабить плечи. Не потому, что чувствовал усталость. А потому что хотел, чтобы она знала — он принял её заботу.
— Хорошо.
Голос прозвучал ровно, но в нём не было давления, не было скрытых намёков. Это не было уступкой. Это был выбор. Он слегка наклонился вперёд, позволив руке скользнуть по её щеке, задержавшись на мгновение, прежде чем убрать ладонь, но не спеша, не обрывая контакт резко.
Он слегка качнул головой, едва заметно, но в этом жесте было что-то почти улыбчивое, прежде чем, не дожидаясь лишних слов, развернул спальник и лёг. Прежде чем сомкнуть веки, он почувствовал её рядом, почувствовал, что она действительно здесь. И впервые за долгое время, он позволил себе отключиться от реальности, зная, что может это сделать.

17 января 999 года

Запах костра уже почти выветрился, воздух в пещере стал прохладнее, но не неуютным. Свет ещё не проникал внутрь, но по ощущениям было раннее утро. Где-то вдалеке послышались голоса птиц, а в лесу, за пределами их укрытия, начиналась новая жизнь.
Итачи открыл глаза медленно, без резкости, не от ощущения тревоги, а потому что чувствовал себя отдохнувшим. Ламиноко сдержала своё обещание. Он действительно проспал дольше, чем привык позволять себе, но вместо беспокойства ощутил странное чувство удовлетворения. Это было правильным решением.
Поднявшись, он медленно провёл рукой по лицу, стирая остатки сна, и перевёл взгляд на неё. Она уже не сидела на месте, уже собиралась, а это значило, что пора двигаться дальше. Путь в страну Земли был долгим, и им нужно было продолжить дорогу без задержек. Он не торопился, но и не медлил. В несколько движений собрал спальник, проверил снаряжение, убедился, что всё готово к отправлению.
— Нас ждёт дорога, — сказал спокойно, не требовательно, не напоминая, а просто констатируя факт. Итачи подошел к ней и протянув руку положил её на скулу, мягко поглаживая её щечку большим пальцем и заглядывая в глаза.
— Спасибо, я отдохнул благодаря тебе, — Его взгляд и голос, излучали тепло, которое он уже давно не имел возможность показать.
Когда они вышли из пещеры, утро уже вступило в свои права. Небо было серым, прохладным, воздух ещё хранил ночную свежесть, а вдалеке сквозь лес виднелась дальняя гряда гор. Страна Земли ждала их.
Они двинулись в путь, не говоря лишнего, но теперь тишина между ними не была холодной или настороженной. Теперь это была тишина, в которой не нужно было ничего объяснять. Потому что они уже всё знали.

=====>>>> Кадзан Рёэн

Они шли быстро, но Итачи чувствовал, что темп мог бы быть медленнее, если бы она того захотела. Он замечал, как она смотрела на него во время пути, как иногда задерживала взгляд чуть дольше, чем следовало, словно пыталась запомнить этот момент, зафиксировать его в своём сознании, как нечто важное. Он чувствовал это, потому что сам ловил себя на той же мысли.
Дорога в страну Земли была долгой, но они продвигались без лишних слов, без необходимости что-то обсуждать или проговаривать. Они просто двигались вперёд, и в этой тишине не было напряжения. Было спокойствие. Было осознание, что рядом тот, кто понимает. В прошлом, когда он путешествовал с Кисаме, тишина между ними была другой. Более циничной, иногда насмешливой, иногда наполненной опасностью, исходящей от слов или поступков его напарника. С Ламиноко это было иначе. Тишина с ней была… тёплой. Но сейчас не было времени на такие размышления. Они уже пересекли границу, и воздух изменился.
Тепло, исходящее от вулканической породы, стало ощущаться ещё до того, как они добрались до Кадзан Рёен. Гора мерцала алыми отблесками магмы, воздух наполнился тонким запахом сероводорода, который со временем лишь усиливался. Это место само по себе было враждебным, но в этом крылась его уникальная привлекательность. Здесь трудно было спрятаться, но и трудно было поймать кого-то, кто знал, как двигаться в такой среде. Их цель могла быть где угодно. Ламиноко первой нарушила тишину, но голос её звучал не так, как минуту назад. Она надела маску.
Итачи лишь скользнул по ней коротким, оценивающим взглядом, прежде чем перевести внимание на местность. Она сделала это намеренно. Сменила тон, закрыла себя за отстранённостью, превратив слова в нечто более холодное, чем они были бы в реальности. Итачи не ответил сразу. Он знал, что Кисаме мог бы скрываться, но это было не в его стиле. Напарник предпочитал вторгаться в пространство, создавая хаос, а не ждать в тени. А значит, скорее всего, он просто ещё не пришёл.
— Ждать его я не буду.
В её словах не было нетерпения. Скорее, это было напоминание самой себе, что миссия важнее всего остального. Итачи не стал возражать. Потому что знал, что всё гораздо сложнее. Он видел её взгляд, её сосредоточенность, её внутренний конфликт. Она не хотела торопиться. Она не хотела делать этого. Но знала, что должна. Это был её выбор. Его выбор был следить за этим и убедиться, что она выйдет из этой миссии без потерь.
— Роши не станет прятаться. — Голос прозвучал ровно, спокойно, но в нём скользнула лёгкая тень размышления. — Но если он почувствует, что его ищут, он сделает первый ход. Кисаме не должен задержаться слишком сильно. В любом случае, я найду их.
Как и любой другой джинчурики. Этот бой не будет простым. Не потому, что Роши силён. А потому, что они оба понимали, что с каждой победой Акацуки приближались к своей цели. И каждый из них теперь начинал задумываться, хотят ли они этого по-настоящему. Он смотрел на Ламиноко, но не спрашивал её об этом. Потому что уже знал ответ. Так же, как знал свой. Они были здесь не ради Акацуки. Они были здесь ради того, что будет дальше. И этот бой станет ещё одной проверкой. Итачи собирался убедиться, что Ламиноко выйдет из неё сильнее, чем прежде. Потому что теперь для него это было важнее, чем сама миссия.
Итачи не стал напоминать Ламиноко о том, что торопиться не стоит. Она и сама это понимала. Но он видел, как она надевает маску безразличия, скрывая под ней сомнения, и не стал лишний раз заставлять её задумываться о том, что для неё самой и так было очевидным. Они уже здесь. Отступать смысла нет.
Вулканический хребет тянулся перед ними неровными, острыми линиями скал. Раскалённые потоки магмы текли внизу, оставляя в воздухе характерный запах серы. Жара здесь было не меньше, чем в Стране Ветра в самый знойный день, но вместе с ним витало ощущение чего-то скрытого. Кто-то наблюдал за ними. Может быть, уже давно.
Итачи медленно поднял руку, словно бы не спеша, но в этом движении не было ни капли нерешительности. Тонкие пальцы чуть сжались, создавая импульс, и в следующее мгновение из его рукава выскользнули тени. Несколько чёрных силуэтов рванулись в воздух, крылья взмахнули раз, другой, прежде чем рассеяться в разные стороны. Вороны улетели прочёсывать местность.
Они взмыли ввысь, распадаясь на группы. Одни кружили над расщелинами, другие направились туда, где магма делала рельеф менее предсказуемым, а самые быстрые и бесшумные устремились дальше, туда, где склоны скрывали обзор.
Итачи не торопился. Он чувствовал своих птиц, слышал их. Даже здесь, среди глухого жара и шёпота огненных потоков, они передавали ему информацию. Он не знал, где именно скрывается Роши, но он не мог уйти далеко. Этот хребет был его домом, его крепостью, но в то же время — его тюрьмой. Вне этой местности он был слишком заметен.
Где-то там же мог быть и Кисаме. Если его напарник уже здесь, он заметит воронов. Если его ещё нет — он появится скоро.
Итачи скользнул взглядом по Ламиноко. Она выглядела спокойно, но он знал, что она уже выстроила план. Видел, как она держится за перчатку с когтями, как подготавливается к возможному бою, просчитывает сценарии. Она не говорила о том, как будет действовать, но он не нуждался в объяснениях.

Воздух над раскалёнными скалами дрожал, растягивая очертания хребта, смешивая свет заката с алыми отсветами магмы. Густой запах сероводорода не давал забыть, что они находятся на чужой территории, где сама природа может быть их врагом. И всё же Итачи оставался спокоен. Вороны разлетелись во все стороны, их чёрные силуэты тенью скользили по скалам, мелькали между редкими, обгоревшими деревьями, пронзая воздух своими каркающими голосами. Он чувствовал их так же ясно, как чувствовал присутствие другого наблюдателя. Не прошло и пары минут, как один из них вернулся, описал круг в воздухе и сел на ближайший выступ, наклоняя голову в сторону лесного массива, растянувшегося у подножия гор. Итачи понял сигнал.
Кисаме. Один взгляд в ту сторону, и вскоре тёмная фигура, массивная, с характерной повадкой хищника, вышла из-за деревьев.
Кисаме двигался неспешно, без спешки, но с явным удовольствием оттого, что наконец-то добрался до места встречи. Он выпрямился, перекинул Самехаду через плечо и смерил напарника и Ламиноко лёгким, лениво-хищным взглядом.
— О, я смотрю, меня уже ждут. — Голос его прозвучал насмешливо, почти весело. Будто он не вышел на опасную миссию, а просто пришёл повидаться со старыми друзьями. Итачи скользнул по нему взглядом, выдерживая короткую паузу, а затем спокойно ответил:
— Ты задержался.
Фраза прозвучала ровно, без упрёка, но с очевидным намёком на то, что это не осталось незамеченным. Кисаме лишь ухмыльнулся, слегка качнув головой.
— Эх, ну Итачи-сан, вы же знаете, я не люблю торопиться. — Он беззаботно повёл плечами, как будто бы стряхивая усталость дороги. — Надо было насладиться пейзажем. Пахнет, конечно, не лучшим образом, но зато тепло. Он усмехнулся, но глаза его всё же цепко изучали обстановку.
— Но смотрю, вы уже во всю работаете. — Он скользнул взглядом по воронам, которые всё ещё кружили в воздухе.
— Мы нашли Роши.
Голос Итачи прозвучал спокойно, но в словах чувствовалась скрытая напряжённость. Они не собирались терять время.
— Старик, конечно, выбрал для себя замечательное убежище. Труднодоступное, не правда ли? — Кисаме усмехнулся, но тут же вновь сосредоточился, прищуриваясь. — И где же он?
— В расщелине, у южного склона. Он уже знает, что мы здесь.
Кисаме хмыкнул, легко перехватив Самехаду.
— Ну что ж, не будем заставлять его ждать.
Итачи перевёл взгляд на Ламиноко.
— Пойдём.
Трое членов Акацуки двинулись вперёд. Шаги звучали глухо, приглушённые слоем пыли и камня, а воздух вокруг становился всё более раскалённым. Их цель уже знала об их присутствии. Когда они вышли из-за скал, Роши не выглядел удивлённым. Старик сидел на валуне, сложив руки, будто спокойно ждал их. Его лицо не выражало страха. Итачи на мгновение задержал на нём взгляд, анализируя. Этот бой уже начался, даже если никто ещё не сделал первый шаг.
Итачи остановился первым, оставляя Ламиноко и Кисаме выйти чуть вперёд. Ему не нужно было делать лишних шагов. Этот бой уже не был его делом. Пейн поставил условия. Этот захват — испытание для Ламиноко. И если таков был приказ, то он не собирался вмешиваться. Роши не двинулся с места, продолжая сидеть на валуне, который выглядел так, словно его нагрели до красна. Он не делал резких движений, не вскидывался, не пытался уйти.Но это не значило, что он был спокоен. В его взгляде не было страха. Только усталость. Не та, что накатывает после долгого пути. Глубокая, въевшаяся в кости, та, что приходит к тем, кто видел слишком многое. Он посмотрел на них, на их плащи с красными облаками, на оружие в руках, на разлетающихся над ними воронов. А затем медленно выдохнул, словно бы не в первый раз сталкивался с такими, как они.
— Акацуки.
Имя их организации было произнесено ровно, без удивления, без необходимости уточнять, кто они такие. Роши давно знал, что за ним придут. Возможно, он знал это с того самого дня, когда начал скрываться. Он медленно поднялся на ноги, выпрямляясь, но не торопясь принимать боевую стойку.
— Ну что ж. Полагаю, мне стоит сказать: "Я вас ждал"?
Он усмехнулся, но в этом не было ни веселья, ни вызова. Только обречённость и доля сарказма.
— Все сразу или по очереди?
Итачи безмолвно наблюдал за стариком, прежде чем спокойно отступил в сторону. Не резко, без резких жестов, без намерения дать Роши почувствовать, что он оставляет его наедине с противниками. Просто так, как он и планировал с самого начала. Он нашёл ближайший валун, достаточно крупный, чтобы использовать его в качестве удобного наблюдательного пункта. Камень всё ещё был тёплым, хранившим тепло земли, но это его не волновало. Он сел. Руки спокойно сложены на коленях. Взгляд всё ещё цепко следит за каждым движением Роши, за каждым движением Ламиноко и Кисаме. Он не будет вмешиваться.
— Я здесь только наблюдатель.
Голос прозвучал ровно, спокойно, как данность, с которой нельзя спорить.
— Работают они.
Он кивнул в сторону Ламиноко и Кисаме. Роши хмыкнул, его глаза прищурились.
— Значит, ты просто наблюдаешь, как другие делают за тебя грязную работу?
В его голосе не было осуждения. Только интерес. Он снова посмотрел на Кисаме. Затем на Ламиноко.
— Итак… Кто из вас сделает первый ход?
Ветер с юга принёс запах горячего камня и пепла.
— Если хочешь девочка, я могу заняться им сам, а Пейну доложим, что это твоих рук дело.
Проскрежетал в свойственной ему манере Кисаме, обращая свой взгляд на Ламиноко. В его глазах читалось желание устроить хорошую драку и Роши явно подходил его стандартам.

Кисаме ухмыльнулся, когда Ламиноко бросила ему вызов и добавила насмешливое «не поджарься, рыбка». Его широкая улыбка обнажила ряд острых, как у акулы, зубов, а в глазах блеснул весёлый, почти детский азарт.
— Ха! Ну и язык у тебя, девочка. — Он щёлкнул языком, слегка склонив голову набок, словно и вправду раздумывал над её словами. — Тебе нужен хвост, а мне — немного размяться. Отличная сделка, не находишь?
Самехада переложилась в одну руку, абсолютно непринуждённо, будто была не смертоносным оружием, а лёгкой игрушкой.
— Но, знаешь… Я уж думал, ты посерьёзнее. А тут шуточки про рыбку.
Он лениво размял плечи, делая шаг вперёд, движение было расслабленным, но в нём ощущалась скрытая угроза — лёгкость хищника, готового разорвать любое расстояние в мгновение ока.
— Смотри не перегори, кошечка.
Небрежность в голосе не скрывала искреннего веселья. Кисаме ценил хорошую иронию. Роши, всё это время наблюдавший за ними, неприметно хмыкнул и чуть качнул головой, словно в ответ на всю эту сцену.
— Акацуки… Вы хотя бы перед смертью своих врагов даёте им насладиться хорошим представлением.
Он не боялся. Он не пытался сбежать. Но и иллюзий не строил. Понимал, что они пришли за ним, понимал, зачем. Но встретил их без паники, без суеты, без ненужных эмоций. Он знал, что этот день настанет. Итачи спокойно наблюдал за взаимодействием Ламиноко и Кисаме, его взгляд был холодным, бесстрастным, но внимательным. Они сработаются. Они уже начали это делать.
Кисаме не терпел слабых напарников, но уважал тех, кто мог не только выдержать его манеру, но и ответить тем же. Ламиноко умела. Он видел это. Но не углублялся в мысли. Скоро разговоры потеряют смысл. Скоро начнётся бой.
— Кто из вас сделает первый ход?
Ламиноко не заставила себя ждать. Она исчезла с места в одно мгновение, размытым силуэтом метнулась за спину Роши, её когтистая перчатка блеснула в отблесках магмы, и тёмная сталь, напитанная чакрой, врезалась прямо в шею дзинтюрики.
Но этот удар не достиг цели.
— Дотон: Дзюсангай Хекай! (Земляная Великая Твердыня!)
Шершавая каменная броня моментально покрыла его шею и верхнюю часть тела, превращая его кожу в твёрдую, прочную поверхность. Металл скользнул по камню, оставляя глубокие борозды, но не пробивая защиту. Роши не дал Ламиноко времени на следующий шаг. Он развернулся на пятке, одновременно сгребая обеими руками огромный пласт земли.
— Дотон: Дайчи Дангоку! (Земляной разлом!)
Земля раскололась, и в сторону Ламиноко устремились массивные глыбы, стремительно смыкаясь вокруг неё, создавая ловушку.
Но она была не одна. Кисаме не упустил момент. Он сократил дистанцию за несколько прыжков, и в тот же миг, как земляные плиты начали смыкаться вокруг Ламиноко, его ладони сложили печати.
— Суйтон: Бакусуй Сёха! (Великий разлив воды!)
Из его рта вылился массивный поток воды, который размыл каменные ловушки, превращая их в жидкую грязь. Самехада дрогнула, её чешуйки слегка раскрылись, впитывая чакру из воздуха.
— Сложновато тут с водой, но ничего… я это изменю.
Он сместился вбок, заходя Роши с фланга, а затем резко ударил Самехадой по его каменной броне. Чешуйки меча задрожали, разрывая защиту, высасывая чакру.
— У старика, конечно, крепкая шкура… — хмыкнул Кисаме, уходя от ответного удара.
Роши не терял самообладания. Он сложил новую печать, и воздух мгновенно наполнился жаром.
— Катон: Энтен Гокакурю! (Огненный Обжигающий Дракон!)
Из его рта вырывается мощный вихрь пламени, формируя гигантскую голову дракона, которая устремляется в атаку, заполняя пространство огненным шквалом. Температура скачет вверх, воздух дрожит от жары. Но Кисаме не думает отступать.
— Думаешь, сжаришь меня, старик?
Его пальцы сжимаются на рукояти меча, печати складываются мгновенно.
— Суйтон: Суирюдан но Дзюцу! (Водяной Дракон!)
Из бушующего водного потока, оставшегося после его предыдущей техники, выпрыгивает другой дракон — созданный из воды, мощный, стремительный. Огненный дракон сталкивается с водным. Глухой хлопок пара разносится по округе, заволакивая поле битвы густым белым туманом. Кисаме всё ещё ухмыляется, но Итачи уже видит — теперь он сражается всерьёз. Роши пока не использует силу биджу. Он проверяет их. Он анализирует их так же, как они анализируют его.
Туман плотным белым покрывалом растёкся по земле, обволакивая раскалённые камни, заполняя трещины и расщелины между скалами, застилая поле битвы густым, непрозрачным маревом. Влага, оставшаяся после столкновения двух драконов, испарялась с земли мгновенно, шипя, будто сама природа кричала от боли. Но за этим скрывалось нечто большее, чем просто природное явление. Роши знал, что туман — его единственный шанс перехватить инициативу. Он не мог победить их в прямом столкновении. И потому создал себе поле битвы, которое выгодно только ему. Из глубин его чакры поднялся иной жар, более тяжёлый, более плотный.
— Ётон: Йоган Нума. (Лавовая топь.)
Земля дрогнула. Вокруг ног Кисаме и Ламиноко почва сначала треснула, затем из её разломов забурлили ярко-алые потоки. Магма, глухо клокоча, начала заполнять пространство под их ногами, превращая поляну в жидкое, пылающее море. Почва под ними стала предательски мягкой, вязкой. Ещё секунда — и их ноги окажутся в ловушке. Роши не оставался в поле зрения. Пока пелена пара скрывала его от глаз противников, он отступил. Не в страхе. Не в бегстве. А чтобы изменить игру. Теперь всё вокруг было его оружием. Теперь они стояли на его территории. Сейчас он узнает, что они будут делать, когда сама земля попытается их поглотить. Роши спрятался в тени скал, его чакра затаилась, но даже сквозь туман огненные блики отражались в его глазах.
Он не сдастся. И если Акацуки пришли за ним — пусть они докажут, что достойны забрать его силу.

Кисаме хмыкнул, когда заметил, что туман наполняется голубым свечением. Его глаза сверкнули весельем, когда среди парящего марева вспыхнули огненные силуэты, их жар ощущался даже отсюда.
— Ха, так ты тоже любишь жаркие игры?
Он не терял контроля над ситуацией. Лавовый топь уже разрастался вокруг, но Кисаме не стоял на месте. Вода, что ещё осталась от его техники, начала подниматься на поверхность, пробираясь сквозь испепеляющую почву, охлаждая землю, на которой он двигался. Он знал, как адаптироваться. Он не позволял себе оказаться загнанным. Но сейчас не он был в центре внимания. Роши почувствовал изменение. Он заметил движение чакры Ламиноко, когда в тумане загорелись огоньки. Это было неожиданно. И впервые за этот бой на его лице мелькнула лёгкая тень недовольства. Он не сомневался, что Акацуки силой превзойдут его. Но он хотел бы увидеть в этом честную борьбу. Ему не нравилось, что они двое работали так слаженно. Техника Ламиноко не просто заполнила туман. Она изменила его природу. Тепло стало осязаемым. Огонь начал заполнять всё вокруг, голубые огненные насекомые танцевали в воздухе, заполняя пространство, отрезая пути отхода, сжимая ловушку. Роши не собирался позволить себя запереть. Он склонил голову, на мгновение закрыв глаза, глубоко вдохнул — и его чакра взорвалась новой волной.
— Ётон: Ранкаи Йоган! (Лавовые Взрывы!)
Лавовая топь начала подниматься в воздух в виде пульсирующих сгустков, которые взрывались один за другим, разбрасывая жгучие капли магмы во все стороны, разрушая наступающую технику Ламиноко в хаотичном вихре жара. Некоторые огненные мотыльки сгорели, не успев коснуться цели. Но некоторые достигли его. Роши не был неуязвим. Его рукав вспыхнул, кожа на руке обожглась, и он резко сорвал одежду, отбросив её в сторону. Теперь его взгляд был другим. Без ухмылки. Без следа прежней невозмутимости. Он не был в ярости, но в нём проснулась решимость.
— Хорошо.
Его голос звучал спокойно. Но его чакра загорелась ярче. Он больше не сдерживался. Теперь бой будет по-настоящему. Кисаме ухмыльнулся ещё шире, наблюдая за этим.
— Вот так, старик, не притворяйся камнем. Покажи, на что ты способен.
Он снова схватился за Самехаду, готовясь идти вперёд.
Итачи спокойно следил за ходом боя, не отрывая взгляда от происходящего. Он видел, как поле битвы меняется с каждым мгновением, как стороны адаптируются друг к другу, как принимают решения. Ламиноко начала с прямой атаки, но это был не безрассудный выпад. Она проверяла реакцию, испытывала почву. Она не прыгнула в сражение слепо — её действия были выверены. Роши отвечал сдержанно, но продуманно. Он не проявлял спешки, не позволял эмоциям взять верх. Защитная броня, туман, изменённая местность. Всё это было частью тактики, которая обеспечивала ему контроль над полем боя. Но он допустил просчёт. Он не учёл, насколько хорошо Ламиноко способна работать с пространством вокруг себя. Не учёл, что её огонь не просто атакует, а манипулирует средой. Что она может превратить его укрытие в ловушку. Её мотыльки заполнили туман, превратив его из простого покрова в пылающее поле. Роши почувствовал опасность и принял меры. Он разорвал ловушку, взорвав лаву, но всё равно понёс потери. Итачи видел мельчайшие изменения. Роши не просто отреагировал — он изменился.
Его чакра стала иной. Спокойный, уверенный джинчурики теперь начинал воспринимать бой всерьёз. Итачи понимал, что теперь он будет атаковать по-настоящему.
Кисаме не стал терять момент. Как только Роши изменил тактику, акулоподобный шиноби бросился в бой, его чакра вспыхнула мощной волной. Он взмахнул Самехадой, и меч заревел, ощущая вкус чужой чакры. Один удар — и меч опустошит Роши быстрее, чем тот успеет восстановиться. Роши видел это. И он не позволил этому случиться.
— Не так быстро.
Он ударил ногой по земле, и из-под него вырвались каменные волны, словно сама почва встала на его защиту. Поток за потоком, огромные валуны вздымались перед ним, преграждая путь Кисаме, останавливая его наступление. Но Кисаме не был тем, кого можно было остановить камнем.
— Вода против камня? Плохая идея.
Он сделал резкий жест, и из-под него взметнулся поток воды, что ещё оставался после его техник. Вода пропитала землю, размягчая её, уничтожая защитные преграды. Роши не стал отступать. Он прыгнул вперёд, ударяя кулаком, окутанным лавой, прямо в Кисаме. Кисаме парировал Самехадой, но меч загудел от жара, ощущая боль. Капли лавы осыпали землю, прожигая её насквозь.
— Ты всё-таки горячий парень.
Кисаме резко оттолкнулся, создавая дистанцию, но Роши не позволил ему отступить. Джинчурики был быстрее, чем казался. Он обрушился на Кисаме с серией ударов, каждый из которых пропитан огнём и раскалённой чакрой. Кисаме парировал, но чувствовал, как Самехада недовольно вибрирует. Этот бой был настоящим столкновением гигантов.

Итачи по-прежнему сидел на своём валуне, не шелохнувшись, словно всё происходящее перед ним было лишь сценой в тщательно спланированном спектакле. Он видел всю картину целиком – каждое движение, каждую волну чакры, каждое изменении в боевой тактике. Ламиноко держалась отстранённо, но не пассивно. Её подход не был хаотичным — наоборот, он был расчетливым. Она не бросалась в бой слепо, не пыталась конкурировать с Кисаме в физическом превосходстве. Она использовала огонь так, как шиноби её уровня и интеллекта следовало бы — стратегически, перехватывая контроль над окружением и направляя ход битвы в нужное русло. Роши оказался под давлением. Лавовая чакра давала ему преимущество, но теперь весь воздух вокруг становился оружием. Жар и нехватка кислорода – враги не только для него, но и для Кисаме.
Итачи видел, как его напарник реагирует, как Самехада вибрирует недовольством, ощущая чрезмерное тепло, и как Кисаме начинает менять тактику. Он был неудобен в этом бою. Вода не могла победить пламя, если её становилось недостаточно. Но Кисаме не был дураком. Он знал, когда стоит отступить, и когда контратаковать. А Ламиноко… Она знала, что делает. Она дождалась нужного момента. Как только Кисаме оказался в уязвимом положении, как только Роши сделал шаг вперёд, вкладывая больше силы в свою атаку, она нанесла удар.
Техника вырвалась наружу с пугающей мощью. Голубой огненный дракон устремился вперёд, изрыгая пламя из своей раскрытой пасти. Он двигался с пугающей скоростью, оставляя за собой полосу дрожащего воздуха, разогревая окрестности до невозможности. Итачи отметил детали. Это была не просто атака. Это была проверка. Ламиноко била по двоим. Она не защищала Кисаме. Она не пыталась координироваться. Она ставила ситуацию так, чтобы Роши оказался в наихудшем положении, даже ценой напарника. Это было интересно. Кисаме ухмыльнулся, увидев дракона, несущегося прямо на него.
— Вот это уже становится забавно!
Он не выглядел взбешённым. Он не выглядел раздражённым. Наоборот. Он наслаждался боем. Но в следующий момент он сделал то, что могло бы удивить даже Ламиноко. Он не уклонился. Он направил Самехаду вперёд.
Огненный дракон стремительно разрывал расстояние, неся в себе разрушительную силу. Пламя, насыщенное чакрой, искажало воздух вокруг, создавая миражи и ложные проекции, затрудняя предсказание его траектории. Это была мощная атака, рассчитанная не только на прямое попадание, но и на то, чтобы загнать противника в ловушку, вынудив его раскрыть козыри.
Роши не собирался отступать. Его ладони резко сомкнулись в печати, и прямо перед ним выросла массивная каменная стена. Её поверхность мгновенно покрылась слоем магматической защиты, усиливая прочность. Однако он знал, что это лишь временная мера.
В тот же миг, когда дракон обрушился на стену, магма зашипела, а камень начал плавиться. Роши среагировал мгновенно — техника замены. Его фигура рассыпалась в комья расплавленной породы, а сам он появился в стороне, уже готовый к контратаке.
Кисаме тоже не стоял на месте. Он прекрасно понимал, что его покрытые влагой мышцы не оценят огненный шквал. Его единственным шансом было поглотить атаку.
— Хех, мне это не нравится, но ладно…
Он резко взмахнул Самехадой, направляя клинок прямо в приближающийся поток огня. Клинок загудел, впитывая в себя часть чакры, но пламя было слишком насыщено и слишком мощно. Самехада содрогнулась, а из-под её чешуек пошёл лёгкий пар. Кисаме почувствовал, что меч недоволен.
— Тише, тише, малышка, знаю, что тебе горячо…
Он отступил, бросаясь в сторону, чтобы не принимать удар в лоб. Удар дракона сотряс землю, взметая в воздух поток жара, а остатки техники взорвались в воздухе, оставляя пылающий след. Когда дым рассеялся, Роши уже складывал новые печати.
— Выносливость у вас хорошая… но у меня – лучше.
И в следующий момент он начал трансформацию. Красная чакровая оболочка вспыхнула вокруг его тела, внутри неё завихрялись потоки магмы. Атмосфера мгновенно стала ещё жарче, а давление чакры резко возросло. Роши превращался в чудовище. Теперь бой вступал в новую фазу.
Чакра Йонби взорвалась в пространстве, словно выпущенный на свободу вулканический выброс. Красный купол энергии окутал тело Роши, испуская гулкие волны жара, которые заставили даже расплавленные камни дрожать. Земля под ногами с глухим треском разрывалась, выплёскивая наружу потоки кипящей лавы. Теперь он больше не был просто шиноби. Теперь он был сосудом, по которому текла мощь хвостатого зверя.
Итачи, всё так же сидя на своём валуне, едва заметно прищурился, наблюдая за этим преображением. Это было предсказуемо. И неизбежно. Каждый джинчурики в какой-то момент сражения приходит к черте, когда человеческих сил становится недостаточно. Каждый из них рано или поздно делает этот шаг. Роши не стал исключением. Впрочем, даже с новой силой его уверенность могла оказаться заблуждением.
Мечник с любопытством разглядывал теперь уже окутанного чакрой монстра, но на его лице не было страха. Наоборот, в глазах плескался неподдельный азарт.
— Вот это по-нашему, старик! — Кисаме медленно провёл языком по зубам, будто предвкушая бой. — Наконец-то стало интересно.
Самехада, всё ещё содрогаясь от огня, внезапно издала низкий утробный рык. Её чешуйки зашевелились, распахиваясь, и меч жадно впитал остатки чакры в воздухе.
— Ну что ж, давай посмотрим, кто кого съест.
Кисаме не стал ждать приглашения. Он шагнул вперёд, взмахивая мечом, и Самехада выпустила мощный вихрь воды, который врезался в раскалённую землю, вызывая мгновенный шквал пара. Пар тут же заполнил пространство, но мечник не сбавил темпа.
— Суйкодан но Дзюцу!
Из водной массы вырвалась огромная акула, которая с рёвом устремилась прямо к Роши, разрывая кипящий туман.
Джинчурики не отступал. Он двинулся навстречу атаке, его тело теперь двигалось иначе — более зверино, агрессивно, но с той же точностью опытного шиноби.
— Йотон: Кадзан Сайкай!
Из-под земли вырвался поток жидкой лавы, устремляясь прямо навстречу водной акуле. Техника столкнулась с техникой. Пар взметнулся огромным облаком, и в этой мгле Роши прорвался вперёд.
Кисаме едва успел вскинуть меч, когда Роши оказался прямо перед ним. Огромный кулак, окутанный густой лавовой чакрой, врезался в Самехаду с такой силой, что мечник прошёл несколько метров назад, вгрызаясь ногами в землю. Самехада взревела, её чешуйки разошлись, жадно поглощая энергию, но огненный жар не оставлял ей шанса на быстрое восстановление. Роши не давал передышки. Следующий удар был ещё мощнее — он пронёсся по дуге, целясь прямо в бок Кисаме, намереваясь отбросить его прочь. Мечник уклонился, но даже этого касания хватило, чтобы край его мантии обуглился и задымился. Он засмеялся.
— Ну давай, старик, покажи, на что ты способен!

С того момента, как чакра хвостатого распространилась по полю боя, Итачи знал, что его участие не потребуется. Исход битвы уже был предрешён, и он просто наблюдал, позволяя событиям идти своим чередом. Чакра Йонби наполняла воздух тяжестью, изменяя окружающую среду, смешивая магму, туман и влажность Кисаме в нечто хаотичное и опасное. Но даже это не изменило главного – они выигрывали. Роши сражался не как загнанное в угол животное. Он был опытным шиноби, закалённым в десятках боёв, способным манипулировать огромными объёмами чакры, даже не прибегая к полной трансформации в хвостатого. Однако разница в стратегии и подходе уже давала о себе знать. Кисаме и Ламиноко не давали ему ни секунды передышки.
Кисаме с его бесконечным запасом чакры и чудовищной выносливостью мог сражаться часами, не чувствуя усталости, а Самехада продолжала жадно поглощать энергию, хоть и неохотно принимала огненные удары. Ламиноко, напротив, играла хитро, манипулируя ситуацией, используя техники не для грубой силы, а для создания возможностей. Она понимала, как устроен бой, как работает психология, и использовала это против Роши.
Её кунай, вонзившийся в спину джинчурики, был не атакой, а приглашением. Она сознательно вела его за собой, заставляя фокусироваться на себе, вытягивая из плотного рукопашного боя с Кисаме в пространство, где могла использовать свои сильные стороны. Роши заметил мангекьё – и этого было достаточно.
Он резко обернулся, и даже сквозь ауру чакры Йонби в его глазах вспыхнуло осознание.
— Чёртовы глаза Учиха… – его голос прозвучал глухо, будто доносился из недр самой магмы.
Сердце в груди билось, словно кузнечный молот. Он знал, что это может стать началом конца. Он знал, что теперь у него есть всего несколько секунд, прежде чем эти проклятые глаза завладеют им. И он не мог себе этого позволить. Чакра Йонби взревела, и в следующий момент взрывная волна магмы и огня вырвалась вокруг него, создавая защитный купол. Густая масса раскалённой породы хлынула наружу, не оставляя шансов приблизиться без последствий.
— Я НЕ СТАНУ ИГРУШКОЙ ДЛЯ АКАЦУКИ! Йотон: Мадо Хонсо!
Кипящая магма устремилась к Ламиноко, сметая всё на своём пути. Это была не просто атака – это была попытка стереть её с лица земли.
— Ого, а ты горяч, дедуля!
Голос Кисаме раздался в самый последний момент, прежде чем магма накрыла Учиху. Взмах Самехады. Пространство вспыхнуло резким вихрем воды, мгновенно охлаждая и ослабляя смертоносный поток. Мечник не позволял забрать у него удовольствие от боя.
— Ты уже слишком долго полыхаешь, пора остудить твой пыл!
Он подпрыгнул вперёд, вонзая Самехаду в защитный купол чакры и магмы, ощущая, как меч жадно пожирает энергию Роши.
Роши чувствовал, как Самехада жадно вытягивает из него чакру. Боль пронзила тело, но он не мог позволить себе ослабеть. Стиснув зубы, он рванулся назад, разрывая контакт с мечом, но ощущение слабости уже начало пробираться в мышцы. Этот меч — проклятие. Он забирал даже его силу хвостатого.
Но Роши не был дураком. Он видел, как двое Акацуки работали вместе, даже не переговариваясь. Кисаме давил своей неумолимой силой, вынуждая его тратить всё больше чакры. А эта девчонка... Она была угрозой другого рода. Мангекьё. Роши знал, что не сможет сопротивляться, если заглянет в эти глаза. Именно поэтому он не сводил с неё взгляда, внимательно следя за каждым её движением, избегая её пристального взгляда.
— Трусишь, старик? — Кисаме оскалился, облизывая клыки, и Самехада издала довольное урчание. Он не торопился. Он видел, как Роши задышал тяжелее, как чакра Йонби больше не бушевала столь хаотично. Он терял контроль. Это был идеальный момент.
— Суитон: Бакусуй Сёха!
Кисаме резко обрушил массивный поток воды, заполняя пространство между собой и Роши. Не просто вода, а плотная масса, способная захватить цель, мешая движениям. Роши попытался уклониться, но именно в этот момент Кисаме отступил. Он не стал приближаться. Он оставил его Ламиноко.
— Кажется, ты хотела танцевать? — Кисаме бросил взгляд на Ламиноко. — Твой выход, принцесса.
Роши остался один на один с Учихой.